Возможно, я когда-нибудь примирюсь с теми 60ю евро, которые стоит этот незыблемый продуктовый храм, но это уж точно случится не раньше, чем мне разрешат купить утюг, чтобы тайно от Полосаточки гладить шнурки, которая запрещает мне это благое дело и устраивает соцопросы на тему "По шкале от хождения в универ на руках до массового геноцида, оцените ненормальность этого действия".
Братислава заполнена немцами настолько, что складывается ощущение, что что-то нам не договаривают, а город этот на самом деле решили оставить Германии ещё в 45м. Но ещё там есть русский магазин и кусочек русской же души.
читать дальше
Я засыпаю в поезде на Братиславу, свернувшись на двух сиденьях, и напротив меня сидит Полосаточка, а когда просыпаюсь - её почему-то сменяет какой-то мужик, а на часах пять утра, и мы уже почти приехали. Лучше телепортация работала, только когда мы покидали Харьков, и в поисках помидорки в вагоне-ресторане обнаружили советское шампанское, бонусом к каждой из бутылок которого шёл помидор, которого на баре до этого как бы не было вообще.
В автоматах на вокзале есть кофе за 20, 40 и 50 центов. И я не совершаю ошибку, несмотря на то, что пробуждение под щебет контролеров, которые, видимо, решили сменяться каждый час и переуточнять при этом, а не отрастили ли мы пушистые заячьи уши за этот час, совсем не способствуют здравости мышления. И после первой сигареты мы выдвигаемся в стороны центра (наверное), и не устаём поражаться тому, что в Словакии существуют города, в которой в шесть утра кто-то уже не спит. Постепенно встаёт солнце, а Братислава постоянно меняется и манит перспективой найти все-таки где-то йогурт и не опоздать на самолёт.
читать дальше
Я засыпаю в поезде на Братиславу, свернувшись на двух сиденьях, и напротив меня сидит Полосаточка, а когда просыпаюсь - её почему-то сменяет какой-то мужик, а на часах пять утра, и мы уже почти приехали. Лучше телепортация работала, только когда мы покидали Харьков, и в поисках помидорки в вагоне-ресторане обнаружили советское шампанское, бонусом к каждой из бутылок которого шёл помидор, которого на баре до этого как бы не было вообще.
В автоматах на вокзале есть кофе за 20, 40 и 50 центов. И я не совершаю ошибку, несмотря на то, что пробуждение под щебет контролеров, которые, видимо, решили сменяться каждый час и переуточнять при этом, а не отрастили ли мы пушистые заячьи уши за этот час, совсем не способствуют здравости мышления. И после первой сигареты мы выдвигаемся в стороны центра (наверное), и не устаём поражаться тому, что в Словакии существуют города, в которой в шесть утра кто-то уже не спит. Постепенно встаёт солнце, а Братислава постоянно меняется и манит перспективой найти все-таки где-то йогурт и не опоздать на самолёт.
Аэропорт красив и обладает весьма заметным достоинством - словацкий самогон из груши в миниатюрах стоит всего 2 евро, что на полевро дешевле воды. Вопрос с некупленными магнитиками как-то разотеряется и перестаёт быть актуальным.
Место возле крыла самолета авиакомпании Победа для первого полёта - это практически эквивалентно тому, чтобы перед прыжком с парашютом увидеть, как усатый дядечка-инструктор привязывает крепления на бантик. Со всех сторон доносится словацкое курлыканье, а я пишу "Я ВАС ЛЮБЛЮ РЕБЯТА МОЖЕТЕ ЗАБРАТЬ МОИ ЗАПАСЫ ЧАЯ НО ПОЗАБОТЬТЕСЬ О МОИХ ПЛАСТИКОВЫХ ТАРАКАНЧИКАХ". Эта фраза, достойная эпитафий, окончательно подрывает жизнеспособность аккумулятора телефона, поэтому для того, чтобы выяснить у К., как мне выбраться из аэропорта и где он после этого сможет меня выловить, остаётся ровно пять процентов. Конечно, я иду не туда, и уже только один процент спасает ситуацию.
В квартире холодно и промозгло, вещи из моего рюкзака плавно оплетают весь подоконник, а курительная зала успела с моего последнего приезда переехать в подъезд, который даже ещё более холоден. Но там весь процесс сопровождается надрывной песней-плачем лифта, так что это даже добавляет атмосферности, а так же мотивирует хоть куда-нибудь вылазить из-под спальника, который у нас вместо одеяла.
Днем следующего дня начинается дождь. Работа К. - затерянный в глубине маленькой промышленной улицы офис. Все помещение завалено кабелями, дисплейными модулями, отвертками, материнскими платами, старыми клавиатурами, присыпано болтиками, а над всем этим возвышается паяльник. Следующие три часа я старательно выбираю из всего доступного мн пространства болтики. Пару раз мы выбегаем в кофейню на углу, где все друг друга знают, обсуждают планы на новые виды чая и состав сегодняшнего кофе. Мы курим с владельцем и решаем, что для такой погоды надо бы начать готовить масала - а для этого нужен кардамон, который не так-то просто найти в молотом виде. Возможно, мне только кажется, что такого вкусного кофе я не пробовала никогда. Может быть, во всем виноват дождь и два крошечных столика в углу.
А вечером мы встречаемся с В. Он все такой же, как три года назад, но все же немного другой. И мы говорим целую бесконечность, главное - чтобы при этом не заканчивались узенькие улочки, по которым можно бродить. И я высказываю все то, о чем так давно молчалось. И, кажется, становится легче дышать.
Потом будут ещё два дня прогулок по серому городу, посиделочек в пабе с вишневым пивом, которое в хитрой комбинации с грушевым самогонов похоже на удар кенгуру, попыток согреться в тепле спальника, постоянных просыпаний и опозданий, просмотров всех частей Пилы (на последней я сдаюсь и требую пересказать её мне как-нибудь потом), попыток поймать сонных уток в парке на Воробьёвых горах, попыток же достать яблок с яблонь под МГУ, почти безуспешных до тех пор, пока я не призываю все свои беличьи инстинкты и залажу настолько высоко, что обратно уже стоит вызывать МЧС. Я подбираю каштан и говорю К.: "Мама говорила, что на счастье надо носить в кармане три каштана". Он спрашивает меня, почему тогда я подбираю только один. Ну нельзя же перекладывать на Вселенную совсем уж всю работу над моим светлым будущим.
Я почти опаздываю на самолёт, опаздываю на автобус, опаздываю на поезд, опаздываю на ещё один автобус. Опаздываю даже на такси. Пока я пытаюсь символьно-мычащим наречием выяснить у проезжающих мимо таксистов, свободны ли они, звонит пьяная Полосаточка и требует немедленно ехать к ним в бар. И вообще, они мне сейчас такси вызовут. Я разочарованно провожаю взглядом то такси, которое бодро и весьма перспективно ползло в мою сторону. "Иди лови к трамвайной остановке", - орет М. "О. уже звонит", - с другой стороны вещает полосаточка. Минут через 15, когда немедленно ехать мне надо уже не в бар, а в общагу, потому что, видите ли, он рано закрывается, до меня доходит, что так я такси буду ждать до второго пришествия, так что мало-мальски мне удаётся вернуть контроль над ситуацией.
На входе в общагу меня перехватывает вся нестройная компания.
Я говорю М: "Ты пьян".
М. говорит: "А хочешь, я отожмусь на одной руке?".
Мы сидим на кухне и поем. На столе сияет рыжими боками перцовка, от стен отбивается не очень гармоничное, но зато до ужаса громогласное "Земляяяя в иллюминаааторе виднаа". Здесь я не чувствую себя счастливой, но явившийся плодом общих усилий омлет ширит со сковородки, что с этим можно работать.
А ещё у меня теперь есть картинка, которую примерно после первого задания по эконофизике в матлабе я буду скидывать всем в ответ на вопрос "Как дела".
Место возле крыла самолета авиакомпании Победа для первого полёта - это практически эквивалентно тому, чтобы перед прыжком с парашютом увидеть, как усатый дядечка-инструктор привязывает крепления на бантик. Со всех сторон доносится словацкое курлыканье, а я пишу "Я ВАС ЛЮБЛЮ РЕБЯТА МОЖЕТЕ ЗАБРАТЬ МОИ ЗАПАСЫ ЧАЯ НО ПОЗАБОТЬТЕСЬ О МОИХ ПЛАСТИКОВЫХ ТАРАКАНЧИКАХ". Эта фраза, достойная эпитафий, окончательно подрывает жизнеспособность аккумулятора телефона, поэтому для того, чтобы выяснить у К., как мне выбраться из аэропорта и где он после этого сможет меня выловить, остаётся ровно пять процентов. Конечно, я иду не туда, и уже только один процент спасает ситуацию.
В квартире холодно и промозгло, вещи из моего рюкзака плавно оплетают весь подоконник, а курительная зала успела с моего последнего приезда переехать в подъезд, который даже ещё более холоден. Но там весь процесс сопровождается надрывной песней-плачем лифта, так что это даже добавляет атмосферности, а так же мотивирует хоть куда-нибудь вылазить из-под спальника, который у нас вместо одеяла.
Днем следующего дня начинается дождь. Работа К. - затерянный в глубине маленькой промышленной улицы офис. Все помещение завалено кабелями, дисплейными модулями, отвертками, материнскими платами, старыми клавиатурами, присыпано болтиками, а над всем этим возвышается паяльник. Следующие три часа я старательно выбираю из всего доступного мн пространства болтики. Пару раз мы выбегаем в кофейню на углу, где все друг друга знают, обсуждают планы на новые виды чая и состав сегодняшнего кофе. Мы курим с владельцем и решаем, что для такой погоды надо бы начать готовить масала - а для этого нужен кардамон, который не так-то просто найти в молотом виде. Возможно, мне только кажется, что такого вкусного кофе я не пробовала никогда. Может быть, во всем виноват дождь и два крошечных столика в углу.
А вечером мы встречаемся с В. Он все такой же, как три года назад, но все же немного другой. И мы говорим целую бесконечность, главное - чтобы при этом не заканчивались узенькие улочки, по которым можно бродить. И я высказываю все то, о чем так давно молчалось. И, кажется, становится легче дышать.
Потом будут ещё два дня прогулок по серому городу, посиделочек в пабе с вишневым пивом, которое в хитрой комбинации с грушевым самогонов похоже на удар кенгуру, попыток согреться в тепле спальника, постоянных просыпаний и опозданий, просмотров всех частей Пилы (на последней я сдаюсь и требую пересказать её мне как-нибудь потом), попыток поймать сонных уток в парке на Воробьёвых горах, попыток же достать яблок с яблонь под МГУ, почти безуспешных до тех пор, пока я не призываю все свои беличьи инстинкты и залажу настолько высоко, что обратно уже стоит вызывать МЧС. Я подбираю каштан и говорю К.: "Мама говорила, что на счастье надо носить в кармане три каштана". Он спрашивает меня, почему тогда я подбираю только один. Ну нельзя же перекладывать на Вселенную совсем уж всю работу над моим светлым будущим.
Я почти опаздываю на самолёт, опаздываю на автобус, опаздываю на поезд, опаздываю на ещё один автобус. Опаздываю даже на такси. Пока я пытаюсь символьно-мычащим наречием выяснить у проезжающих мимо таксистов, свободны ли они, звонит пьяная Полосаточка и требует немедленно ехать к ним в бар. И вообще, они мне сейчас такси вызовут. Я разочарованно провожаю взглядом то такси, которое бодро и весьма перспективно ползло в мою сторону. "Иди лови к трамвайной остановке", - орет М. "О. уже звонит", - с другой стороны вещает полосаточка. Минут через 15, когда немедленно ехать мне надо уже не в бар, а в общагу, потому что, видите ли, он рано закрывается, до меня доходит, что так я такси буду ждать до второго пришествия, так что мало-мальски мне удаётся вернуть контроль над ситуацией.
На входе в общагу меня перехватывает вся нестройная компания.
Я говорю М: "Ты пьян".
М. говорит: "А хочешь, я отожмусь на одной руке?".
Мы сидим на кухне и поем. На столе сияет рыжими боками перцовка, от стен отбивается не очень гармоничное, но зато до ужаса громогласное "Земляяяя в иллюминаааторе виднаа". Здесь я не чувствую себя счастливой, но явившийся плодом общих усилий омлет ширит со сковородки, что с этим можно работать.
А ещё у меня теперь есть картинка, которую примерно после первого задания по эконофизике в матлабе я буду скидывать всем в ответ на вопрос "Как дела".