За окном наконец-то светает, и уже не видно тех трех звезд, на которые я смотрела, проснувшись
За субботой распускается очень ленивое воскресенье, и, несмотря на то, что все грозились нагрянуть с утра и начать учиться, учиться, учиться, в гости заглядывает толькотоварищ Щ., предварительно оповестив меня вконтакте "ничего, и ты когда-нибудь повзрослеешь, но только если захочешь, а не захочешь - будет хуже", или чем-то таким жепо градусу жизнерадостности. Торжественно разливает кофе (на тот самы пол, между прочим, который был вполне качественно, но с его точки зрения, видимо,недостаточно, помыт за день до этого) , помогает мне обрывать стоящий под окном орех, стоя на балконе, и отчаливает в рассвет/закат/(скорее) обед.
Затем все-таки приходит Л. и почти сразу поражает меня в самые глубины моего сердца тем, что не смотрела "Тайну третьей планеты". Я поражена до глубины души, я внедоумении, я в негодовании, и тут же пытаюсь эту оплошность исправить, хотя за полчаса до этого выкуривала ее из общаги всеми мыслимыми и немыслимыи способами иорала "никаких мультиков!" по телефону.
"Тайна третьей планеты" медленно трансформируется в "Того самого Мюнхгаузена", потому что если первое я еще могу стерпеть, то вот Мюнхгаузен - это сродни личномуоскорблению. Л. счастливо засыпает минуте на пятнадцатой, но я ее почти не осуждаю. Почти.
И вот, когда уже подходит тот критически важный момент, когда ее чуть-чуть - и сядем учиться, заходит В., и у нас практически нет сил открыть ей дверь, а выражение лица унее ничуть не счастливие нашего.
Л. по ходу дела сочиняет песню, текст которой не приведен тут только в силу своей глубокой нецензурности. Так-то она за душу берет.
На радостях мы показываем В. фотографии нашего препода, который, кажется, решил завербовать Л. в нестройный ряд своих поклонников.
И это смешно ровно до того момента, когда у кого-то неправильно дергается рука, и вот уже "С.Л. принял вашу заявку в друзья", а я стою на подоконнике и то ли собираюсьоповестить мир об этом чудном событии, то ли решила устроить экспресс-прогулку на улицу. Никогда не смотрите фотографии вашего препода со своей настоящей страници.
И вот уже приходит ТМ, привозя с дачи кучу яблок и не очень светлые воспоминания о выкупавшейся в речке собаке, которая всю обратную дорогу ехала у нее на руках.
Остатот вечера проходит под крики Л. на тему реферата, который она живенько и очень живописно выстукивает на моем ноутбуке для вышеупомянутого С. Л., мои отлучки в шкаф (когда С. Л. решает уточнить "Знакомы?" и страдания ТМ на тему того, что у нее не устанавлваются четвертые симсы. Я великодушно предлагаю ей играть у меня в любое время длня иночи, но глубину ее страданий этим просто так не перебить. С ними сравнятся разве что мои посиделочки в шкафу, где царит приятный полумрак и, в общем-то, душевная атмосфера.И наступает девять, а это время сходить купить еды. Мы быстро (с изрядной долей энтузиазма, почти никак не связанного с тем фактом, что иначе придется учиться) собираемся и идем в буфет. По дороге в Л. просыпается человек-супергерой и она возвращает забытую в банкомате карточку какому-то парню, с такими непередаваемыми интонациями, как будто это у него ее карточка, а еще все деньги, ключи от квартиры и есть закурить.
Я показываю В. синяки, которые остаются у меня на руках после визитов Святешества и товарища Щ., и она клятвенно обещает их или убить, или отдать их первокурсникамдля опытов. Хотя второе я, по-моему, сама придумала.
Я никогда не выключаю свет в прихожей, чтобы не возвращаться в темноту.
Мы сидим на балконе и обсуждаем, что надо уезжать. Что надо идти на педокурсы, как мило называет их Л. Надо делать много чего, и я решаю делать это все завтра, а завтра уже наступило сегодня, так что я допиваю свой чай и иду что-то делать.
"Доброго утра", - пишет мне К. из Москвы.